Иногда то в одном, то в другом внезапно появлялось что-то особое или экстравагантное, исчезавшее так же быстро, как и появилось. Аилл, никогда не забывавший о собственных делах, тем не менее не мог не поддаться обаянию людей, населявших замок. Как раб, он был незаметен, как дверь, и втайне наблюдал за жителями Санка и их делами.
Все время герцог Лухокс, его семья и их приближенные носили очень утонченные парадные костюмы, которые меняли несколько раз в день, в зависимости от обстоятельств. Костюмы и их детали обладали большим символическим значением, известным только им. Много раз Аилл слышал удивительные реплики, которые не понимал. Публично или наедине, члены семьи демонстрировали утонченные манеры, которые они использовали, общаясь с незнакомцами. Однако между собой они обменивались знаками любви, слишком тонкими для восприятия Аилла.
Герцог, высокий, сухопарый, с твердыми чертами лица и глазами цвета морской волны, вел себя с решительным бесспорным достоинством, одновременно непринужденно и строго, и Аилл ни разу не видел, чтобы он возмутился или встревожился: как если бы на любую случайность у Лухокса был готов подходящий ответ. 127-ой в династии, он хранил в «Зале Древней Чести» церемониальные маски, вырезанные в Норвегии задолго до того, как там появились первые ур-готы. Леди Шрайо, высокая и стройная, казалась почти неестественно погруженной в себя. Даже когда в замке появлялись жены знати, Аилл часто замечал, как она сидит в одиночестве у ткацкого станка или вырезает вазы из древесины груши. Свои прямые черные волосы она расчесывала на старинный манер, подрезая их сбоку и сзади на уровне челюсти, и спереди на уровне лба.
Леди Татзель, примерно шестнадцати лет, стройная и подтянутая, с небольшой высокой грудью и узкими, как у мальчика, бедрами, выделялась живостью и энергией, и, казалось, не ходила, а летала над землей. У нее была очаровательная манера наклонять голову набок во время ходьбы, и тогда на ее рту трепетала улыбка, как если бы она смеялась над шуткой, понятной только ей. Как и мать — и большинство женщин ска — она коротко подстригала волосы на лбу, но давала им свободно падать на уши. Привлекательные, хотя и неправильные черты лица; прямой и живой характер. Ее брат, лорд Алвикс, ровесник Аилла, был самым беспокойным и неугомонным членом семьи. Он расхаживал с важным видом и говорил с большим жаром, чем любой другой. По словам Киприана он великолепно сражался в дюжине сражений и мог получить рыцарство уже хотя бы за число убитых врагов.
Аилл выполнял работу лакея: чистил камины, тер плиты пола, полировал бронзовые лампы и наполнял их маслом. Работа давала ему возможность входить в любую комнату замка, за исключением спален; он работал достаточно хорошо и Киприан был доволен. При этом Аилл оставался настолько незаметным, что Имбоген не обращал на него внимания; и все это время, с утра до вечера, принц обдумывал планы побега.
Киприан, казалось, видел его насквозь:
— Собаки, собаки, ужасные собаки! Только ска умеют их выращивать; взяв след, они никогда не сдаются. Будь уверен, скалинги пытаются убежать, иногда при помощи магических устройств. Но иногда и ска используют магию, чтобы поймать скалинга!
— Я думал, что ска незнакомы с магией.
— Кто знает? — спросил Киприан, разводя руки. — Магия за пределами моего понимания. Возможно ска помнят магию, которой обладали их далекие предки. Но, безусловно, магов-ска очень мало. Во всяком случае я не знаю ни одного.
— Не могу поверить, что они тратят время на поиски беглых рабов.
— Быть может ты и прав. Почему это должно их заботить? Один убежит, сотню поймают. Если не маги, то собаки.
— А беглецы пытались украсть лошадь?
— Да, пытались, но мало у кого получилось. Лошади ска подчиняются только ска. Когда даут или ульф пытается поехать на ней, лошадь или стоит на месте, или бегает по кругу, или сбрасывает всадника. Наверняка ты думаешь, что сумеешь на лошади убежать от собак. Именно это у тебе на уме, верно?
— У меня ничего нет на уме, — достаточно вежливо сказал Аилл.
Киприан меланхолически улыбнулся.
— У меня была та же навязчивая мысль — вначале. Прошли годы, тоска угасла, и сейчас я знаю, что никогда не буду другим, пока не кончатся мои тридцать лет.
— А Имбоген? Разве он был рабом тридцать лет?
— Десть лет назад его освободили. Для нас Имбоген свободный и ска; сами ска считают его высокопоставленным скалингом. Он озлобленный и одинокий человек; жизнь сделала его странным и эксцентричным.
Однажды вечером, когда Аилл и Яне ужинали хлебом и супом, Аилл заговорил о том, что Каприана очень заботит тема побега.
— Когда бы я не заговорил с ним, он все время упоминает об этом.
Яне кисло улыбнулся.
— Эта особенность замечена не только у него.
— Возможно он грезит наяву, или что-то в этом духе.
— Возможно. Тем не менее, если бы я собирался покинуть в спешке замок Санк, я бы не стал говорить он этом Киприану.
— Да, это была бы бессмысленная вежливость. Особенно сейчас, когда я знаю, как убежать из замка, несмотря на всех лошадей, собак и Киприана.
Яне вскользь взглянул на него.
— Ценная информация. Собираешься поделиться?
— Со временем. Какие реки протекают неподалеку?
— Только одна: Малкиш, примерно три мили к югу. Беглецы всегда бегут к ней, но это ловушка. Если они пытаются плыть вниз, к морю, то тонут на порогах. А если идут вверх по течению, то собаги бегут по обеим берегам и берут их след. Река — вероломный союзник; ска знают это лучше, чем мы.